Несколько добрых слов Томасу Муру - ирландскому автору русской народной песни, родившемуся первый раз 245 лет назад

Текст: Андрей Цунский

О, Ирландия – чего ты только не умеешь! Как только ты не прорастаешь в любую культуру, в любую страну – через веселье, бурлящее в пиве, печаль, растворенную в виски, через соленые шутки друзей за столом или через самую светлую ностальгическую тоску – всякому народу не чужды такие вещи. Но согласитесь, что далеко не всякий поэт может написать на чужом языке… русскую народную песню. Да еще и опубликовать в двух европейских столицах – Лондоне и Дублине, в сборнике «Избранных популярных песен в национальном духе», или Selection of Popular National Airs, где Airs, конечно "напевы", но ведь буквально «эфиры, дуновения», сиречь национальный дух или дыхание, поскольку до изобретения радио было еще восемьдесят семь лет и эфиры тогда использовались в поэзии и музыке исключительно в таком смысле. Кстати, мелодию тогда тоже опубликовали, но это была не та, что привычна русскому уху, а музыка композитора Джона Стивенсона.

Что такое народная песня? Ее совсем нетрудно узнать. Нет, это не та, текст и музыку которой каждый помнит наизусть. Это такая песня, мелодия которой приходит вдруг на ум при соответствующем случае, и в большой компании вдруг непременно найдется тот, кто знает ее целиком, а остальным есть что подпевать – будь то повторяющийся припев или и вовсе несколько звуков, вроде и смысла не имеющих. Но от которых тоска рвет душу, а когда сам их воспроизводишь (и тут главное не слух, а искренность и громкость!), боль почему-то отпускает. А главное – когда в истории, в культуре и в укладе жизни того или иного народа присутствует много поводов для ее исполнения.

28 мая 1779 года родился в Дублине автор одного из самых известных, возвышенных и печальных стихотворений в английской и в ирландской литературе – и одновременно автор одной из самых печальных и задумчивых русских песен. Несомненно, что она имеет статус народной в самом высоком понимании этого слова. Она любима всем народом. Называется она Those evening Bells… ну вы меня поняли. Нет?

Добавим, что родившийся в Дублине автор не знал того, что уже родился в России, в Москве, только месяцем раньше, 22 апреля того же 1779 года. И получил наследственное имя Иван. И уж совершенно не догадывался, что ему предстоит родиться еще раз спустя восемь лет в городке, о котором, поди, и слыхом не слыхивал никогда в жизни – в Тобольске, тогдашней столице Сибири, что что для ирландца все равно что столица Плутона, — но это было необходимо, чтобы придать русской народной песне русское народное звучание. Для тех, кто до сих пор умудрился не узнать, о чем идет речь, сообщаем ее название: «Вечерний звон». Отзывается?

Ага. Жанна Бичевская. Джоан Баэз подражает, говорите? Ну, во-первых, не подражает, а «творчески осмысливает опыт». А во-вторых, вас не смущает, что автор – и вовсе ирландец? Ну тогда я вам еще сейчас плесну бензинчика, полыхайте на здоровье!

Автору еще не раз придется родиться: в 1814 году, 6 января, в обличье немецкой поэтессы и мастерицы музыкальной импровизации Каролины Леонхардт Пирсон, которая напишет немецкую песню O Abendglocken, Abendhall, а 5 мая 1819 года – осчастливить новых родителей еще раз, под именем Станислава Монюшко, который сочинит польскую песню Wieczorny Dzwon, и еще явиться на свет в Испании, неизвестно, когда и кем в точности, чтобы испанцы насладились Campanas de Atardecer, и даже более того – пришлось мучить очередную мать 11 июня 1857-го, в Нове-Добре, и спустя года пропеть голосом Антония Грабовского Sonoriloj de vespero – и как же прав был в отношении этого языка Михаил Афанасьевич Булгаков, ох как прав! Но и без эсперанто эта

Польские строчки явно вылетают из контекста – если такое выпадение можно назвать «вольным переводом», то это «очень вольный перевод». В кино такие вольности называют иногда «по мотивам», если от оригинала остается один заголовок. А на других языках все вроде бы близко к оригиналу. И все же это не немецкая, и не испанская – а только русская народная песня.

Но почему перевод Козлова так и записали в «вольные»? А ну-ка, поглядим! (Если это словечко уместно применительно к слепому поэту.)

Пожалуй, самой большой вольностью со стороны Ивана Ивановича Козлова было назвать «Вечерний звон» исключительно собственным произведением. Даже простое сравнение двух текстов покажет почти стопроцентное совпадение.

So there, the whole (Bumm! Bumm!) text is the same (Bumm! Bumm!), down to the sma-a- (Bumm! Bumm!)-llest clock detail! (Bumm! Bumm!)

Там дальше весь текст так и совпадает, до мелочей. Он ничего от себя не добавил и не вымарал по своей воле, и в этом не ошибся.

He didn't add a word to tale – (Бомм! Бомм!) and that is why (Бомм! Бомм!) he did not fale… Бом-бом. О, господи, что я пишу?!

Еще одна черта народной песни: прицепится – не отвяжется.

Но что же сделал Иван Иванович такого, что совершенно не соответствует авторскому тексту?

Начнем с того, что у ирландско-русского народного поэта Томаса Мура строфа состояла из четырех строк. А самих строф, волей народа обращенных в куплеты – столько же, а это означает, что строк у автора двенадцать, а у переводчика – шестнадцать! Конечно, русский язык несколько детальнее и протяжённое английского, так что как раз все и влезло.

При публикации пяти других переводов Томаса Мура Иван Иванович честно и прямо назвал их переводами, указав: «Из Мура», «Подражание Муру». А про «Вечерний звон» — ни слова.

И в результате журнал «Телескоп» поместил однажды занимательную статейку: «Перевод стихотворения Козлова на английский язык Томасом Муром».

Ну, в литературе бывали и не такие курьезы. А мы – как, надеюсь, сам Томас Мур и прекрасная Ирландия – давайте простим Ивана Ивановича за это. Я как-то уже писал о нем, если что, перечитайте – и простите. Тем более что авторство Мура утаить все равно не удалось бы, а сделанные Иваном Ивановичем изменения в строфах превратили стихотворение в необычную народную песню.

А размер? И поэт, и переводчик обожали одного и того же классика, только Иван Иванович с ним не встречался, а Томас Мур – дружил лично. Ямб, четыре стопы, сплошные парные мужские рифмы... Где вы это встречали? Ой, много где. Вот, например:

Но это было уже потом. А сначала – вот:

Да, конечно, это Джордж Гордон Байрон, «Шильонский узник» в переводе Василия Андреевича Жуковского. В оригинале количество слогов не поддается столь же точному подсчету, но примерно совпадает – английская речь играет протяженностью слогов, а не только ударениями.

Дальше сами, ладно?

С метром, пожалуй, разобрались.

Как композитор Алябьев угодил в тюрьму и затем – в родной Тобольск, но не от избытка привязанности к малой родине, мы тоже уже писали. В 1828 году песня «Вечерний звон» получила название романса и была опубликована в серии «Северный певец» уже с алябьевскими нотами.Увы, мудрость "От сумы и тюрьмы..." тоже входит в число народных. И «Вечерний звон» неожиданно нашел свою нишу и в этом срезе российского уклада жизни.

Х/ф «Калина красная» (1973 год. Режиссёр и сценарист Василий Шукшин)

А война? Ну что война... Такая же грустная и неизбежная часть жизни. И что же – песня нашла себя и там.

Х/ф «В бой идут одни „старики“» (1973 год. Режиссёр Леонид Быков)

Русская эмиграция - тоже часть русской жизни. И что же пели те, кто нырнул под шлагбаум? Правда, на родине их всегда пытаются изобразить в неприятной, издевательской манере. Вот только песню испортить все равно не удается.

Телефильм «Операция „Трест“» режиссёра Сергея Колосова, 1967 год.

А вот послушайте-ка еще один американский хор. И справьтесь, кто такой Сергей Жаров.

Вас смущают как бы казачьи одеяния в сочетании с проскальзывающим акцентом? Эх, о чем тогда с вами говорить...

Впрочем, если исполнять эту песню в меховой шапке и с архиерейским крестом поверх какой-то бабьей черной рубахи с золотой вышивкой, да еще и посреди явно лютеранской церкви, то и впрямь появляется комический эффект.

Это смешнее, чем у Гайдая в «Двенадцати стульях». И красота голоса не спасет от дурного вкуса. Эх, Иван Ребров, если бы тебя было только слышно, но не видно! Впрочем – это частное суждение автора, и вы имеете право с ним совершенно не соглашаться. Тем более что аудио претензий не вызывает. Голос… как там у Гоголя, «где я возьму такие кисти?» Да ладно, пусть будет в шапке. Может, холодно человеку.

Ах, Ирландия, до чего же пришлась ты близко и русскому уху, и русскому сердцу, и даже русской жажде с вечера своим «Тулламор Дью», и «Харпом» с утра русской больной голове. Хотя нет у большинства русских денег ни на «Харп» с утра, ни на этот самый «Дью» с вечера.

…и «Ровера» нет чтобы рвануть через всю страну и через весь мир. Если попадаем мы в другие страны, то, как ирландцы, пьем и поем, расставаясь, потому что расставания – это грустно, как ни крути, а друзей все меньше. Многие притворяются, что счастливы на тупой работе, на которую их обрекли еще в первом классе школы, а те, кто бросает это все и уходит – обычно счастливее, и даже если лежат потом больные и нищие – то улыбаются: «Я-то хотя бы попытался!»… ну надо же, как меня с ирландца Томаса Мура на шотландцев Silly Wizard понесло.

А, вы из тех, кто не пьет, не поет, никуда не ездит, ни с кем не встречается, не опаздывает на работу, школу вспоминает, как покойницу, только добрым словом, и никуда, никогда, ничего и вообще не хотел?

Вот вы удивитесь однажды, когда начнете, сами не зная с чего вдруг, петь «Вечерний звон». А ведь случится. Даже не надейтесь, что эта песня обойдет вас стороной.