Зима 1904 года, крепость Порт-Артур, последний оплот русской армии на Ляодунском полуострове, окружена японскими войсками. После очередного штурма русские солдаты возвращаются на свои позиции. Среди дыма, грязи и пороховой гари они видят лежащих на земле товарищей. Ни крови, ни ран… но лица искажены мукой, а в глазах застыл немой ужас.

В воздухе витает тошнотворный запах, а у некоторых начинает слезиться глаза. Что это? Новое секретное оружие японцев или неизвестная науке болезнь?

Как ни странно, подобные случаи происходили не только в окопах под Порт-Артуром, но и в открытом море, на палубах русских кораблей. И ответом на загадку «неведомой смерти» стало одно из самых страшных изобретений человечества – химическое оружие. И первыми его применили не немцы в Первую мировую, как принято считать, а Япония.

«Дыхание смерти»: первые свидетельства химической атаки

Свидетельства о странных случаях гибели русских солдат и матросов в годы Русско-японской войны поначалу вызывали недоумение и списывались на счет слухов и домыслов. Вот что писал в своем дневнике военный инженер, подполковник С.А. Рашевский, участник обороны Порт-Артура:

На море ситуация была не менее загадочной. После боя в Корейском проливе 1 августа 1904 года наместник на Дальнем Востоке, адмирал Е.И. Алексеев, докладывал императору Николаю II:

Старший судовой врач эскадренного броненосца «Цесаревич» коллежский советник А.Г. Шплет в своих «Соображениях по медицинской части» от 6 сентября 1904 года отмечал:

Врачи и офицеры ломали головы над причиной необычных симптомов: удушье, рвота, слезотечение, потеря сознания. Выдвигались различные версии, одна фантастичнее другой.

Одни говорили о «лиддитных газах» – продуктах разложения взрывчатки, применявшейся в японских снарядах. Другие вспоминают, что японцы пытались выкуривать русских из укрытий, сжигая огромные кучи гаоляна – китайского проса. Третьи вообще верили в страшные байки о «электрическом токе», которым японцы якобы били русских солдат через проволоку, натянутую перед их позициями.

Конечно, сейчас эти версии вызывают скорее недоумение. Но представьте себя на месте солдат и офицеров, столкнувшихся с чем-то необъяснимым, не поддающимся рациональному объяснению. В атмосфере страха и неопределенности рождаются самые невероятные слухи.

Иностранные корреспонденты, наблюдавшие за ходом войны, также были озадачены. Одни, как например, норвежец Б.В. Норригаард, скептически относились к слухам о химическом оружии, полагая, что обе стороны конфликта склонны преувеличивать и искажать факты. Другие, как британский журналист Э. Эшмид-Бартлетт, прикомандированный к штабу японского генерала Ноги, категорически отрицали причастность японцев к применению негуманного оружия, перекладывая всю вину на русских.

Но истина, как говорится, где-то рядом. И чтобы ее найти, нам придется отправиться на другой конец света – в туманный Лондон, в стены престижного Университетского колледжа.

Британский след: откуда у Японии химическое оружие

В конце XIX – начале XX века Япония переживала период бурного развития. Стремясь догнать ведущие мировые державы, японцы перенимали не только технологии, но и знания. Многие талантливые японские студенты отправлялись на учебу в Европу, в том числе изучать химию.

Одним из таких студентов был Дзедзи Сакураи – в будущем видный ученый, профессор Токийского университета и барон. Свою научную карьеру Сакураи начинал под руководством выдающихся британских химиков: сначала Роберта Аткинсона в Токио, а затем Александра Уильямсона и Уильяма Рамзая в Лондоне.

Именно с Уильямом Рамзаем, будущим лауреатом Нобелевской премии за открытие инертных газов, у Сакураи сложились особенно теплые, почти дружеские отношения. Они встречались не только в университетских стенах, но и общались в неофициальной обстановке, обсуждая не только научные, но и политические вопросы.

Именно Рамзай, как утверждают некоторые историки, и подсказал Сакураи идею использования химического оружия во время Русско-японской войны. Речь шла о веществе под названием «акролеин» – едком и токсичном альдегиде, который обладает сильным раздражающим действием на слизистые оболочки глаз и дыхательных путей.

Интересно, что Рамзай, будучи человеком несомненно умным и образованным, был ещё и большим гуманистом (ну, или считал себя таковым). И идея использовать акролеин в качестве оружия привлекала его своей… гуманностью. Да, Рамзай полагал, что акролеин, вызывая нестерпимое слезотечение и удушье, заставит солдат бежать с поля боя, не убивая их. Таким образом, война превратится в нечто вроде слезоточивого перфоманса, где победит тот, у кого окажется больше носовых платочков.

Наивный профессор не учел одного: война – вещь жестокая и непредсказуемая. И даже самое «гуманное» оружие, попав в руки военных, превращается в инструмент смерти.

Слезоточивый газ: от лаборатории до поля боя

Получив от Рамзая рецепт акролеина, Сакураи вернулся в Японию и немедленно приступил к работе. Официально он занимался экспертизой боеприпасов по заданию армии, но на самом деле в его лаборатории в Токийском университете кипела совсем другая работа.

И вот уже в декабре 1904 года на плацу Аояма в Токио проходили испытания новых снарядов, начиненных акролеином. Результаты, как вспоминал позже сам Сакураи, превзошли все ожидания. Японские военные были в восторге: наконец-то у них в руках оказалось оружие, способное переломить ход войны.

Однако торжеству японцев не суждено было продлиться долго. Уже в январе 1905 года русские войска в Порт-Артуре капитулировали, и необходимость в массовом применении «секретного оружия» отпала. Да и хранить секрет становилось все труднее: слишком уж много людей было посвящено в детали «акролеиновой программы».

Японское командование приняло решение свернуть производство снарядов с акролеином и засекретить все материалы, касающиеся этого эпизода. Слишком велик был риск вызвать международный скандал и настроить против себя общественное мнение в Европе и США. Ведь именно на поддержку этих стран рассчитывала Япония в своем противостоянии с Россией.

Так началась политика замалчивания, которая продлилась много лет. В официальных японских источниках о применении химического оружия во время Русско-японской войны не упоминалось ни слова.

Впрочем, шила в мешке не утаишь. Слухи и догадки продолжали плодиться среди военных и журналистов. И лишь спустя много лет после окончания войны мир узнал правду из уст… самого профессора Сакураи.

Откровения профессора Сакураи

В 1918 году в Лондоне состоялась примечательная встреча. Бывший русский офицер, а ныне военный корреспондент Борис Тагеев, встретился с профессором Сакураи, чтобы взять у него интервью.

Разговор двух бывших врагов проходил в теплой, почти дружеской атмосфере. Сакураи, словно избавившись от тяжкого груза, решил ответить на некоторые вопросы журналиста с предельной откровенностью.

На вопрос о том, какую роль сыграла химия в Первой мировой войне, Сакураи ответил неожиданно:

Эти слова, сказанные спокойно, без тени сомнения или сожаления, шокировали Тагеева. Перед ним сидел не просто ученый, а создатель нового, страшного оружия, которое уже унесло тысячи жизней и грозило уничтожить еще больше.

Возможно, Сакураи в тот момент чувствовал себя неким «пророком», предсказавшим грядущую эпоху «химических войн». Ведь именно он стоял у истоков создания в Японии научных центров, где разрабатывались новые виды оружия массового поражения, в том числе химического и бактериологического.